«ДЕЛО ЙУКОСА» КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ АДВОКАТУРЫ

(комплексное исследование в защиту российской адвокатуры и правосудия)

Приложение к журналу “Вопросы адвокатуры”

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
“ДЕЛО ЙУКОСА” КАК ЛАКМУС АДВОКАТСКОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
Раздел III. “Дело Йукоса” как политический процесс

Глава 3. Призрак либерализма в правозащите

  § 1. Кого защищает адвокатура?

Должен ли адвокат-защитник, чтобы правильно выполнять свои профессиональные обязанности в судебном процессе, хоть в какой-то мере понимать, не обязательно раз делять, социальные идеи, излагаемые участниками процесса?

Не странно ли что адвокаты, выдвинувшие тезис о политическом характере судебного процесса, ничего не высказали о либеральных или антилиберальных воззрениях, скажем, Икс. Казалось бы, если адвокаты разделяют политическую подоплеку процесса, понимают его политическое назначение, то эти же адвокаты должны и дальше продолжить развивать политические идеи, поводом для обнародования которых стало “дело Йукоса”.

Такой идеей стал либерализм, точнее, его кризис.

И совершенно не странно, что эти адвокаты ничего не могли сказать по поводу эссе о либерализме. Не странно, потому что тезис о политическом характере процесса, выдвигаемый от имени адвоката, всегда звучит ложно. Это говорит лишь о том, что адвокаты, выдвигающие ложные тезисы, ничего не смыслят в политике, а следовательно, и в либерализме как одном из политических течений.

Часто можно слышать заявления о том, что миссия адвокатуры – защита гражданского общества. Это, по сути, либеральная идеологема. Но какое гражданское общество подлежит защите? На этот счёт есть разные мнения: гражданское общество – это интеллигенция (в русском понимании); гражданское общество – это собственники; гражданское общество – это взаимодействие корпораций людей. И так далее до бесконечности.

Если адвокатура для “интеллигенции”, то одно понятие гражданского общества; если для народа – то другое. И так алее. Мнения есть разные, а правильное для адвокатуры определение гражданского общества может быть только одно (см. Теорию адвокатуры).

Кого защищает адвокатура?

Нищим адвокат не нужен, “олигархам” тоже не нужен. То, что кто-то из обозначенных субъектов показывается на глаза с адвокатом, вовсе не подтверждает необходимость для них адвоката. Адвокат – это не только то, с чем являются в прокуратуру или в суд.

Либералы читают только себя, слышат только себя. Они не верят ничему, чему не хотят верить. Но приходит реальность и…

Либералам, как и “олигархам”, адвокаты не нужны. Им вообще адвокатура как институт гражданского общества не нужна.

У либералов безразличное отношение к праву. Они совершенно не замечают ни уголовного процесса, ни множащихся составов преступлений. Всё право у них сводится к какой-то уголовной ответственности за всё и вся. Именно представители либералов шумнее всех ратовали за принятие примитивного уголовно-процессуального кодекса. Поскольку у либералов примитивные воззрения на право, на юридический процесс. Именно при их господстве был принят кое-как выписанный уголовный кодекс, смысл и назначение которого они и понимать не хотят. Всё уголовное право у них сводится к одному – презумпции невиновности. Но ни смысла, ни содержания этой презумпции они, опять же, понимать не хотят. И непрестанно что-то заклинают про суд. Без конца повторяют разные банальности, превращающиеся в их устах в глупости, вроде “только суд может решить…”. Ну, суд и решил. Уже решил. Ведь сейчас всё по суду.

Либералы отрицают всякую профессиональную защиту, даже боятся её. Адвокатуру они воспринимают только в её возможной политической составляющей, адвокатов – как антиправительственных риторов. Речь адвоката им нужна только как речь политического обличения, а не для прояснения юридических сомнений. Их не интересуют охраняемые правом интересы живого человека.

Либералы отрицают всякого, кто не либерал. Разделение на своих и чужих они проводят по психомоторным признакам.

Либерал (правда, он здесь не одинок) верит всякому, но не адвокату. Хотя уже тысячи раз было доказано, что только адвокаты остаются до конца со своими доверителями. Но либералам доказательства не нужны. Им веру подавай в свои представления.

Либералы неспособны организовать свою собственную правозащиту. Либералам подавай больше и больше ходатаев, и разных ходатаев. Да так, чтобы они интриговали между собой. Правозащита у либералов как системный элемент граждан ского общества исчезает. Адвокатское правозаступничество у либералов больше напоминает “освоение фондов”.

Не адвокатура должна защищать гражданское общество, а гражданское общество адвокатуру.

Всякое умаление роли адвокатуры в феноменологии правосудия, снижение правовой защищенности адвокатуры, изъятие у адвокатуры правозащитных инструментов – это, в первую очередь, не лишение прав самой адвокатуры, это отнятие прав у общества, у каждого отдельного человека. Отобрание права у сословия адвокатов – это внешняя сторона, а внутренняя – это отобрание прав у народа. Когда принижают адвокатуру, то целью принижения является не адвокатура, как относительно небольшая группа юристов, а цель – самодеятельность народа, активность народа, сам народ.

С одной стороны – беспредельная независимость государ ственного судейства, с другой – резкое снижение уровня про цессуальной защищенности адвокатуры.

Примечание. Заметка об адвокатском еретизме.
Обвиняемый думает, что надо только всё объяснить следователю, прокурору, судье, как они всё поймут и освободят обвиняемого, ведь он ни в чём не виноват. Адвокаты этих обвиняемых убеждают, что никто их не освободит, что не нужны никакие их объяснения, что цель следователя не разобраться в деле, а направить это дело в суд, поэтому позиции следователя должна быть противопоставлена позиция защиты, а не объяснения обвиняемых… Но и сами адвокаты подчас думают, что стоит только всё объяснить доверителю, как тот всё поймет и будет слушать адвоката. А доверители их не слушают, не нужны им адвокатские советы. Следователь для обвиняемого отец родной, а судья – мать родная.
Остается только один вопрос: “дело Йукоса” – это конец адвокатуры? Останется ли от адвокатуры что-нибудь, помимо самой идеи – вечной и неизменной идеи сопротивления насилию словом?

  § 2. Чёрная кошка свободы в тёмной комнате либерализма

У нас нет политики, есть только шоу-бизнес. То, что зритель иногда верит в искренность слов политиков, выступающих в тех или иных шоу, – это специфика жанра. Из-за этой веры в зрителях могут возникнуть сильные эмоции – восторг, страх, ужас и тому подобное. На самом деле, конечно, не нужно слишком бояться – это они так, несерьёзно, понарошку. Да, они иногда сами, вместо сценаристов, придумывают свои тексты, но никогда не верят в то, что говорят. У талантливых исполнителей это почти незаметно. Но талант всё-таки редкость.

Недостаток таланта исполнителя компенсируется дарованиями постановщика. Важна обстановка исполнения – где, в каком костюме, в каком контексте. И потом, один и тот же текст совершенно по-разному звучит в устах разных исполнителей. Поэтому, если написал сценарист, например, какой- нибудь удачный, с его точки зрения, текст, надо вложить его в уста правильному человеку, находящемуся в правильном месте. Причём независимо от того, как сам этот человек относится к данному тексту и относится ли вообще.

Политика обогащает шоу-бизнес новыми амплуа – наряду с инженю, субретками и травести, появились националисты, коммунисты и либералы. Нынешний поворот сюжета требует, чтобы либералы играли кризис своих героев. В чём суть этого поворота? Вроде бы у персонажей в этом амплуа было нечто очень ценное (даже, можно сказать, самое ценное), что они очень лелеяли, а теперь вроде бы его у них отобрали. Вроде бы было, вроде бы лелеяли, вроде бы отобрали. А теперь они вроде бы об этом страдают. Более того, они даже вроде бы раскаиваются, что недостаточно лелеяли свою драгоценность и оттого теперь её потеряли. Драгоценность, естественно, ненастоящая, бутафорская, как и страсти по ней.

Чем-то всё это напоминает суд. Там одни выступают в амплуа судей, другие – обвинителей, третьи – подсудимых, четвёртые – адвокатов. Иногда совершенно невозможно отделаться от впечатления, что все просто играют, что в этом повторяющемся спектакле нет ничего настоящего. Но это не совсем так. Потому что, по крайней мере, подсудимые или тяжущиеся обязательно что-нибудь теряют не понарошку. Общественное положение, имущество, свободу, здоровье, а иногда и саму жизнь. Судьи могут быть не судьями, а только делать вид, что они судьи, и адвокаты могут быть не адвокатами, а только делать вид, что они адвокаты, а вот подсудимые, останутся подсудимыми, какой бы вид они ни делали.

Так же и мы с вами. Псевдолибералы могут сколько угодно отстаивать свою театральную свободу, псевдонационалисты – свою театральную родину, псевдокоммунисты – свою театральную справедливость, псевдоюристы – своё театральное правосудие. Но из-за их игр мы можем в действительности потерять свою небутафорскую свободу, свой небутафорский дом, своё небутафорское благосостояние, свои небутафорские права. А чтобы этого не случилось, нам нужны настоящие политики (то есть такие, которые думают о реальных интересах, а не выдуманных), настоящие предприниматели (то есть такие, которые делают деньги, рискуя, а не просто перекачивают их из бюджета, по сути, из наших карманов), настоящие судьи (то есть такие, которые думают о праве, а не о собственных бытовых проблемах или о том, «как бы чего не вышло»)… и настоящие адвокаты (см. Теорию адвокатуры).

А где же их взять? Надо самим быть настоящими – тогда среди нас найдутся и настоящие выразители и защитники наших действительных интересов.

Примечание. Любая кухарка может управлять государством?
Вероятно, все слышали фразу, авторство которой приписывают Ленину, о том, что “любая кухарка может управлять государством”. Что же было в оригинале.
“Удержат ли большевики государственную власть?” (ПСС. Т. 34. С. 315): “...Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии только богатые или из богатых семей взятые чиновники. Мы требуем, чтобы обучение делу государственного управления велось сознательными рабочими и солдатами и чтобы начато было оно немедленно, т. е. к обучению этому немедленно начали привлекать всех трудящихся, всю бедноту...”
Ленин никогда не говорил фразы “каждая кухарка может управлять государством”. Он писал, что нужно учить и учиться быть гражданами! Учить и учиться! Всем!

Примечание. Свобода – нравственность, независимость – безнравственность. Неправильно, когда человеку в виде общего правила поведения дают независимость, то есть безнравственность, и только как исключение из этого правила (безнравственности) вводят закон, являющийся минимумом нравственности.
Что есть фраза “особой деятельности человек независим и подчиняется только закону”? В своём непосредственном понимании эта фраза имеет смысл: особой деятельности человек может (ему разрешается) поступать всегда и везде безнрав ственно, кроме тех минимальных случаев, которые прописаны в законах. Но человек безнравственный не может всегда совершать нравственные поступки в особых, специально предусмотренных для него, случаях. Человеку безнравственному чужда всякая нравственность. И если какие-то совершённые им поступки окажутся нравственными, то они будут для него и для других случайными, совершёнными им по прихоти, по произволу, чтобы насмеяться над нравственностью.
Как всегда, сначала понятие “независимый суд” возникло как либеральная идея. Либерал, как всегда, считал, что ни одна либеральная идея, став материальной силой, никогда не будет направлена против него, а только против тех, кто не придерживается либеральных взглядов и вообще не так живет. Всякий, кто предостерегал об опасности “независимого суда”, объявлялся врагом либерализма. Но либерал, как всегда, тоже быстро стал жертвой идеи “независимого суда”, когда правосудие прониклось идеей “независимости”. Чтобы быть верным либеральным идеалам и терминам, либерал объявил, что поскольку в нашем отечестве суд так и не стал “независимым”, то суд должен быть “справедливым”. Либерал узнал, что, оказывается, в соседнем цивилизованном сообществе есть понятие “справедливое судебное разбирательство”, или “справедливое правосудие”, и каждый имеет право на “справедливое судебное разбирательство”.
Казалось бы, либерал стал догадываться, что в судебном разбирательстве должны быть правила, которым надо подчиняться. И только соблюдение судебных процедур позволит сократить “независимые” произвольные решения. Но всякие насильственные процедуры есть угроза либерализму. По этому либерал тут же приравнял эти две фразы: независимое правосудие есть справедливое правосудие. Чем в очередной раз превратил рациональность правосудия в абсурд. Ибо независимость не может одновременно быть зависимой от правил. Или соблюдение процедур, или независимость от всяких процедур, что сродни произвольному, хаотичному применению правил. Справедливое судебное разбирательство есть следование формальным судебным процедурам и правилам доказывания. Такое разбирательство есть предпосылка справедливого решения. Независимый суд как раз не связан ни процедурами, ни правилами доказывания. Доказывание в независимом суде напоминает заячьи скидки: бег по кривой, потом прыжок в сторону и бег в другом направлении, опять прыжок в сторону.
Есть справедливое судебное решение, и есть справедливое судебное разбирательство. В обыденном сознании они звучат синонимично. Что само по себе вредно. Поскольку в пропагандистских целях, в целях сохранения своей независимости независимый суд всегда будет подменять понятия “справедливое правосудие” и “справедливое решение”. Без справедливого правосудия нельзя проверить справедливость решения.