«ДЕЛО ЙУКОСА» КАК ЗЕРКАЛО РУССКОЙ АДВОКАТУРЫ

(комплексное исследование в защиту российской адвокатуры и правосудия)

Приложение к журналу “Вопросы адвокатуры”

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
“ДЕЛО ЙУКОСА” КАК ЛАКМУС АДВОКАТСКОГО ПРАВОСОЗНАНИЯ
Раздел II. “Дело Йукоса” как головоломка для адвокатов, или Тест на правовое безумие

Глава 5. Бессвязность обвинений в “деле Йукоса” как результат сговора с участием адвокатов

  § 1. О видимости понимания адвокатом обвинения в “деле Йукоса” (предъявление обвинения, изложение обвинения)

Чтобы противостоять выдвинутому обвинению (тезису обвинения), нужно понимать его сущность, то есть необходимые и достаточные признаки преступления, в совершении которого человек обвиняется.

“Дело Йукоса” показало, что адвокаты в своём большинстве не знают выдвинутых против их доверителей обвинений, не понимают этих обвинений, а только демонстрируют догадки об обвинении. Поскольку адвокаты не понимают, в чём обвиняются их доверители, но убеждают себя и других в понимании, то таким созданием видимости понимания адвокаты облегчают государственному обвинению исполнение их функций по предъявлению обвинения, раскрытию его сущности и доказыванию обвинения.

Всякое со стороны адвоката потворствование упрощению функций государственного обвинения есть неисполнение адвокатом своих профессиональных обязанностей. Такое потворствование есть проявление примитивизма в судебном процессе, способствующее увеличению процессуальной энтропии.

Следователь решил привлечь по расследуемому уголовному делу в качестве обвиняемого в совершении преступления доверителя адвоката. Это решение следователь оформляет постановлением, в котором описывается преступление с указанием подлежащих доказыванию обстоятельств, а также указывается статья Уголовного кодекса России, предусматривающая ответственность за данное преступление. При предъявлении обвинения следователь разъясняет обвиняемому существо предъявленного обвинения, а также его права. Такое разъяснение обвиняемый и его защитник удостоверяют своими подписями. Следователь вручает обвиняемому и его защитнику копию постановления о привлечении данного лица в качестве обвиняемого.

Разъяснить обвиняемому его права – одна из самых простых функций следователя. Она сводится к зачитыванию этих прав из процессуального закона. Хотя по смыслу процесса такая функция на следователя должна быть возложена только в том случае, если у обвиняемого нет адвоката. При наличии адвоката у обвиняемого эта функция приобретает остроумно-глупый вид и демонстрирует примитивный подход к уголовному процессу.

Разъяснять права обвиняемого своему доверителю, когда и как пользоваться ими – это исключительная обязанность адвоката. Адвокат обязан консультировать своего доверителя независимо ни от каких разъяснений следователя. Никакие следователи, прокуроры и судьи не могут подменить адвоката.

Возложение на следователя обязанности разъяснять права обвиняемого в присутствии адвоката есть проявление законодательного недоверия к институту адвокатуры, это есть принижение публичной функции адвокатуры со стороны законодателя. Законодатель не считает возможным доверить адвокату разъяснение прав его доверителю, это может сделать только, по мнению законодателя, ответственное и познавшее право лицо – следователь. В возложении на следователя обязанности разъяснять права обвиняемому в присутствии адвоката содержится предпосылка недоверия между обвиняемым и его адвокатом.

Таким же абсурдом является вменение суду обязанности разъяснять права подсудимому, когда у него есть защитник- адвокат. Те же условия, в частности, относятся к разъяснению прав и обязанностей свидетелю.

Разъяснить обвиняемому существо предъявленного обвинения – это первая обязанность следователя по отношению к обвиняемому. Однако адвокаты не просят следователей разъяснять сущность обвинения. Хотя редкий следователь с этой обязанностью справится.

В таком разъяснении адвокат не может заменить следователя, потому что сам адвокат должен понять сущность обвинения не из собственных догадок и пояснений следователя об обвинении, а из самого текста постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого. Разъяснять можно только сам текст постановления, а не предположения следователя о преступлении. Если в постановлении не раскрыт состав преступления, то сущность обвинения не может быть понята никогда и никем.

В постановлении указывается статья Уголовного кодекса России, предусматривающая ответственность за преступление. Указание на статью уголовного закона не относится к составу преступления (тезису обвинения). Содержание постановления не требует изложения доказывания тезиса обвинения. Однако в нём должны быть раскрыты все элементы состава преступления (тезис обвинения), чего в “деле Йукоса” обнаружить не удалось.

Сущность обвинения – это противоправность деяния. Если в постановлении о привлечении в качестве обвиняемого не раскрыто, в чём заключается противоправность инкриминируемого обвиняемому деяния, то есть не указан закон, положения которого нарушены обвиняемым, то сущности обвинения в постановлении нет.

При отсутствии сущности обвинения в самом постановлении о привлечении в качестве обвиняемого нарушается право обвиняемого знать, в чём он обвиняется, а адвокат лишается фактической возможности оказывать юридическую помощь своему доверителю. Если следователем скрыта сущность обвинения, которая лежит исключительно в сфере права, то обвинительный орган выпадает в сферу произвола, независимости. Вернуть обвинительный орган в сферу права может судебная власть. Если суд прикрывает сокрытие или непонимание обвинительным органом сущности обвинения, не обязывает его раскрыть сущность обвинения, то тем самым сам суд переходит в сферу произвола, независимости, бунта против Верховной власти.

Неспособность следователя сформулировать сущность обвинения говорит лишь о непонимании самим обвинительным органом обвинения. Если таковая сущность непонятна обвинительному органу, то она не может быть понятна и адвокату. Адвокат не должен догадываться об ощущениях и чувствах обвинительного органа и излагать их в словесной форме своему доверителю. Всякое словесное изложение своих догадок адвокатом о предполагаемых мыслях следователя есть искажение мыслей следователя и введение в заблуждение своего доверителя. Поэтому сущность обвинения должен излагать сам следователь. Нет сущности обвинения – нет обвинения.

Если сущность обвинения непонятна адвокату, то она и не понятна его доверителю. Обвиняемый может понять обвинение лишь после того, как его понял адвокат. Если в обвинении отсутствует сущность обвинения, то не может быть ни одного адвоката, который понял бы его сущность.

Отсутствие сущности обвинения на стадии предварительного расследования не может быть восполнено на следующих стадиях судебного процесса. Если в обвинительном заключении отсутствует сущность обвинения, то уголовное дело поступает в суд с нарушением права обвиняемого знать, в чём он обвиняется. Иначе говоря, если обвиняемый был лишён права знать, в чём он обвиняется, он лишён самой возможности защищаться от обвинения. С другой стороны, если нет обвинения, то обвиняемому не от чего защищаться, сторону защиты ввергают в состояние бездействия.

После предъявления обвинения следователь допрашивает обвиняемого. В начале допроса следователь должен выяснить у обвиняемого, признаёт ли он себя виновным и желает ли он дать показания по существу предъявленного обвинения. Виновным в совершении преступления можно себя признать только в том случае, если понятна сущность обвинения. Если в обвинении отсутствует указание на противоправность деяния, то есть на сущность обвинения, то вопрос о вине не может рассматриваться, так как нельзя признавать или не признавать себя виновным в том, чего не понимаешь. При непонимании сущности обвинения допрос проводиться не должен. Иначе обвиняемый при потворстве адвоката будет отвечать на вопросы, юридическое назначение которых он не понимает.

Судебное разбирательство проводится только в отношении обвиняемого и лишь по предъявленному ему обвинению. Если в обвинении отсутствует изложение его сущности, то судебное разбирательство проводиться не должно, потому что самого обвинения нет.

Однако судебные процессы проводятся и без сущности обвинения, то есть при безразличии к этому адвокатов.

Судебное следствие начинается с изложения государственным обвинителем предъявленного подсудимому обвинения. Председательствующий опрашивает подсудимого, понятно ли ему обвинение, признаёт ли он себя виновным и желает ли он или его защитник выразить своё отношение к предъявленному обвинению.

Если государственный обвинитель не изложил сущность обвинения, что бывает почти всегда, то обвинение не может быть понятно ни адвокату, ни тем более подсудимому. Вопрос о виновности может возникать только тогда, когда понятно обвинение. Нельзя признавать себя виновным или невиновным в том, чего не понимаешь. Однако в “деле Йукоса” можно найти случаи, когда подсудимый говорил, что ему обвинение непонятно, но виновным он себя не признаёт.

Невозможно представить, чтобы даже самым тщательным образом изложенное Обвинительное заключение было абсолютно понятно адвокату и его доверителю. Всегда есть какие-то вопросы, требующие разъяснения со стороны обвинительного органа. Чтобы понять обвинение, нужно задать вопросы государственному обвинителю и получить на них ответ. В “деле Йукоса” не обнаружено случаев, чтобы государственный обвинитель отвечал на вопросы стороны защиты для разъяснения содержания Обвинительного заключения. Государственный обвинитель всегда отказывался отвечать на вопросы, то есть он предпочитал держать в неведении сторону защиты относительно обвинения. Если бы обвинитель понимал сущность обвинения, то он свободно мог бы ответить на любой интересующий сторону защиты вопрос.

Если государственный обвинитель отказывается разъяснить обвинение посредством ответов на вопросы стороны защиты, то обвинение также не может быть понятно стороне защиты. Такой отказ, который фактически санкционирован судом, есть лишение права обвиняемого знать, в чём он обвиняется и, следовательно, есть лишение его права на защиту.

Примечание. О неуважении к суду.
Неуважение к суду проявляется не в нападках на судью, а именно в пренебрежительном отношении к важности судебной власти, хотя такое небрежение выражено к судье в судебном процессе. Неуважение к судебной власти со стороны прокурора и адвоката выражается в первую очередь неисполнением своих профессиональных обязанностей. Например, когда прокурор не раскрывает сущность обвинения, не определяет обстоятельства, которые он намерен доказать, а вместо демонстрации доказательств зачитывает вслух различные документы под видом представления доказательств. Проявить неуважение к судебной власти может и сам судья, если он снисходительно относится к неисполнению своего долга стороной обвинения. Публичная обязанность адвоката противодействовать всяким проявлениям неуважения к суду. В этом и проявляется функция защиты адвоката.

  § 2. К истории уголовных доказательств

Цель уголовного процесса в установлении, совершено ли преступление, и в установлении виновного в его совершении. Эта цель достигается с помощью процессуальных доказательств, то есть таких данных (фактов), которые можно положить в основу заключения о преступлении и виновности. Делают такие заключения судьи, которым, как и всякому человеку, свойствен абсурд, или произвол. Несправедли вый приговор абсурден. Такой приговор есть абсурд судьи. Поэтому правила о процессуальных доказательствах нужны для преодоления абсурда судьи.

Все теории судебных доказательств имеют целью борьбу с судейским произволом.

Для такой борьбы вырабатывались виды судебного процесса, а именно: обвинительный, следственный, или инквизиционный, и следственно-обвинительный. Тщетны попытки выработать четвёртый вид – состязательный. Декларации в современных законоположениях о состязательном процессе фактически прикрывают либеральной риторикой непоследовательность следственно-обвинительного процесса, поэтому четвёртый вид можно лишь именовать псевдосостязательным процессом.

Соответственно этим видам процесса частично менялась система процессуальных доказательств.

В обвинительном типе процесса при неуверенности в обличении дело предавали суду Божьему: ордалии, поединок. Исходили из того, что Бог на стороне правого.

В следственном (инквизиционном) процессе, когда обвинение перешло к публичной власти, куда входила и Церковь, доказательствами стали показания, данные под пыткой. Считалось, что не угроза пытки, а самоё пытка есть сред ство получения правдивых показаний, признание. Судьи в инквизиционном процессе приобрели огромную власть над человеком. В целях борьбы с ошибками и злоупотреблениями судей была выработана система формальных доказательств. Доказательства выстраивались по силе, важности, достоин ству. Например, доказательства прямые и косвенные, основные, существенные. Вес каждого доказательства судье заранее был известен. Предполагалось, что, набрав доказательства “за” и “против”, судье с закрытыми глазами останется только положить их на чаши весов. И какая чаша весов перевесит, там и правда. Главное для судьи соблюсти форму процесса. Однако никакое соблюдение формы не исключит издевательства по существу.

Пишут, что судьи через несколько веков стали тяготиться ролью взвешивателей доказательств, поскольку механическое взвешивание оскорбляло их чувства высокого предназначения, и они под разными предлогами старались выносить приговоры по внутреннему убеждению, то есть по свободной оценке доказательств. По такой версии инквизиционный процесс был заменен следственно-обвинительным не в силу объективных причин социально-экономического развития общества и для искоренения судейского произвола, а по субъективному желанию самих судей, устыдившихся своих злоупотреблений.

В следственно-обвинительном процессе теория формальных доказательств заменена свободным внутренним убеждением суда в оценке доказательств. В этом процессе появляется суд присяжных и так называемые научные методы доказывания. Заявляется, что внутреннее убеждение, как основа уголовного приговора, не должно быть безотчётным; судья должен быть благоразумным, а истину надо познавать умом, хотя чувством она тоже постигается. Также декларируется, что внутреннее убеждение судьи должно быть результатом логической работы. Чтобы ограничить судейский произвол, убеждение не должно быть безотчётным, а должно быть проверяемо логически и сверяемо с нравственными идеалами общества.

Только ради игры пытливого ума обыденного юриста можно задать вопрос: был бы оправдан в современном след ственно-обвинительном или состязательном процессе Томмазо Кампанелла, если он инквизиционным судом подвергался пыткам, содержался много лет в неволе и в конце концов не был признан виновным?

Мнят, что в псевдосостязательном виде процесса стороны обвинения и защиты борются за завоевание судейского убеждения.

Однако теория формальных доказательств, раз возникнув, будет жить и являться руководством к действию и в нынешних, и в будущих судах. Появившись для преодоления судейского произвола, она сохранилась в искаженном интеллектуально-нравственной энтропией смердящем виде. Эта искаженная теория проста в применении, не тягостна для ума, не обременительна для совести, удобна для защиты судьи от обвинения в произволе и легка для самого произвола. Элементы этой разрушенной системы не требуют способности суждения. Они существуют под прикрытием свободного судейского убеждения. Судья по известной процедуре получает от обвинительного органа готовое множество фактов, последовательно даёт высказаться каждому в судебном заседании и считает, что все представленные обвинительным органом факты доказаны, потому что соблюдена процедура их представления. По теории формальных доказательств, например, показания благородного человека весили больше, чем показания простолюдина. Этот ценз доказательств сохранился и поныне: предоставляемые обвинительным органом сведения изначально правдивы и достоверны и могут доказать любой факт, на который укажет обвинительный орган (см. “дело Йукоса”). А какое-то главное, самое существенное доказательство по теории формальных доказательств, которое могло оказаться и самым недостоверным, теперь заменено или покрыто внутренним убеждением судьи, свободной оценкой доказательств. Произвол не исключается. Кстати, подписка свидетеля о предупреждении его об ответственности за дачу ложных показаний – отголосок теории формальных доказательств. Хотя такая подписка есть абсурд. Ведь не берут с человека при достижении им совершеннолетия подписку о том, что его предупредили об обязанности соблюдать законы, иначе он будет подвергнут наказанию.

Остатки теории формальных доказательств живучи в прин ципе “о делах судить по лицам, а о лицах по чинам”.

Примечание. Миф инквизиции.
Во-первых, инквизиция связана только с католичеством, у других христианских деноминаций её не было. Во-вторых, инквизиций было две. “Первая Инквизиция” действовала в 11-12 веках, то есть примерно через 500 лет после прихода христианства к власти в Англии и Франции. Связана она была с небывалым развитием в западноевропейских городах довольно жутких тайных обществ, практиковавших изуверские ритуалы. Действовала она в соответствии с обыкновениями того времени: германцы считали необходимым применять пытки к подозреваемому. Если он сознавался, его передавали светским властям. Однако задачу свою эта инквизиция не выполнила, казнено было сравнительно немного, а с тайными обществами расправились крестоносцы, когда те разрослись и стали явными (обычно они поднимали восстания и захватывали власть на больших территориях). В-третьих, наиболее печально знаменитой является Вторая Инквизиция, организованная по сугубо светским мотивам в середине 15 века. Мотивы эти вполне понятны: Испания находилась в постоянной войне с мусульманами. В 15 веке завершилась реконкиста, и в пределах христианского государства оказалось множество иноверцев – иудеев и мусульман (марранов и морисков). Никто не запрещал им исповедовать свою веру, но в Испании был закон, по которому государственные должности могли занимать только христиане. Видя это, марраны и мориски стали креститься только для того, чтобы занять выгодную должность. При этом они сохраняли прежнюю веру, но практиковали её у себя дома – тайно. Для Испании это было большой опасностью: в любой момент такой чиновник-лицемер мог переметнуться на сторону врага и, например, сдать ему город. Такое, собственно, и случалось, из-за чего и была учреждена следственная комиссия, призванная проверять, насколько искренне тот или иной марран или мориск принял христиан ство. Действовала эта комиссия теми методами, которые были доступны и привычны средневековому правосудию. Казни, опять-таки, осуществлялись светскими властями.
Больше всего Вторая Инквизиция лютовала в 15-16 веках. В 17-18 веках её деятельность идёт на спад, последнее аутодафе состоялось в Испании в 1826 году. Покойный папа Иоанн Павел II покаялся за обе инквизиции.